5 февраля 2017 года — Неделя о мытаре и фарисее.

От Луки святое благовествование
( Лк.,XVIII:10-14 )

18.10 два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь.
18.11 Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь:
18.12 пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю.
18.13 Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!
18.14 Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.

Проповедь Митрополита Сурожского Антоная на евангельское чтение в Неделю о мытаре и фарисее.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Как весна, грядет на нас Великий Пост, как возрождение, как радость новой жизни, как обновление; и образ за образом проходят перед нами люди евангельские, которые являют нам, что стоит между нами и жизнью, жизнью вечной, открывающейся уже здесь, на земле, как радость, как торжество, как познание Живого Бога.

Сегодняшний образ — мытарь и фарисей — ясен, и вместе с тем трудно нам осуществить то, что нам так ясно: обрести добродетели фарисея и не приобрести в то же время его надменности. И, с другой стороны, прийти — не просто по сознанию нашей греховности, а глубже, по изумлению перед величием и красотой Бога — прийти в тот строй покаяния, сокрушения, который и есть евангельский строй мытаря.

Две вещи поражают в фарисее: с одной стороны, его надменность, его гордыня, а с другой стороны то, что он в себе так ошибается. Он на самом деле добродетелен, он на самом деле не хищник, не прелюбодей, не вор, как будто даже не обманщик, он на самом деле человек, который по строжайшей своей совести старается жить согласно воле Божией. И всё это напрасно, ибо он ничего не приобретает из того, что является Божиим строем души. Потому что Бога нашего мы ведь знаем в Его бесконечном терпении, в Его кротости, в Его милосердии, в Его предупредительности, в Его смирении.

И вот фарисей стоит: он вошел в храм, как иногда мы входим в храм, зная, какое наше место там; вошел твердо, убежденно, стал перед Богом и благодарит — и прав, что благодарит… Только беда в том, что он не благодарит Бога за то, что Бог его защищает настолько, что ему удается жить по-человечески, а благодарит за то, что он сам такой выдающийся, замечательный человек.

А кто из нас этого не делает? Не с такой наглостью, как будто, на самом же деле с такой же дерзостью. Когда мы находимся среди друзей и хвастаемся, и стараемся им показать, как мы удачливо, умно, умело, благородно поступили — что мы делаем? То же самое, что фарисей, только как бы ступенью ниже. Он хоть Божие благоволение хотел стяжать, причем большим трудом, подвигом, а мы без всякого подвига, без всякого особенного труда хотим, чтобы нас похвалили люди, не заботясь о том, что Бог об этом думает, не заботясь о том, что совесть об этом говорит, довольные собой. Какой позор, как стыдно! И на самом деле бывает стыдно, когда мы уйдем, вернемся к себе, если представим себе, какие мы были смешные, как мы подлизывались к нашим друзьям, чтобы только получить подачку, чтобы они сказали или сделали вид, что — да, мы замечательны. Как это низко и недостойно нас! Это хуже фарисея: тот, повторяю, хоть был добродетельным на самом деле, а мы — нет.

И вот, в противовес этой кажущейся добродетели, этой лжедобродетели — мытарь. Он на самом деле плох, — и в этом отношении мы все могли бы думать о себе одинаково: мы все плохи, и во многом. Если подумать о том, что мы называем себя христианами, и представить себе разницу между Евангелием и нами — кто посмеет войти и встать перед Богом? А всё-таки входим, потому что знаем, какой у нас изумительный Бог, сколько в Нем тепла, любви, ласки и терпения, и сколько Он готов положить труда на то, чтобы мы стали людьми, а потом, даст Бог, и христианами. Мы такие же, как мытарь, лишенные добра и добродетели, но мы в одном с ним разнимся. Мы не стоим у притолоки церковной, мы не бьём себя в грудь; мы смеем поднять глаза к Богу, мы смеем к Нему идти в молитве, мы смеем идти к Нему в Причастии. Всё мы смеем…

И вот почти на границе наступающего уже Поста перед нами образ этих двух людей. Говорит молитва церковная: Фарисеева убежим высокоглаголания, мытаря же низкоглаголание научимся стяжать… Не в одних словах, конечно, дело, а в высокомерии, которое в нас есть, и в смирении, которого у нас нет. И перед нами две задачи: не только осознать себя греховными и плакаться перед Богом — этого мало; но осознать себя греховными и взять себя в руки, и сделать над собой усилие, и коли Господь допустил называться именем Его — христианами — попробовать быть достойными этого Его удивительного смирения. Братьями Он нас называет: нас-то! И, с другой стороны, нам надо научиться понимать, что при всём нашем усилии, это всё же только усилие, а помощь, а успех, а дары — только от Бога. И лишь соединение в себе подвига одного и смирения другого может нас сделать христианами.

Вдумаемся хотя бы в продолжении наступающей недели в то, что мы собой представляем, чем мы похожи на фарисея, переберем тех друзей, те обстоятельства, места, где мы себя проявляем иногда — и начнем меняться. А когда придем в храм — будем помнить, что только Божией милостью, только Его жалостью и терпением мы можем здесь стоять. По достоинству нам нет здесь места, И тогда поплачем в сердце, опять-таки не надменно, не напоказ, а в сердце. Пусть станет нам стыдно и жалко; и если станет достаточно стыдно и достаточно жалко, может быть, и мы подвигнемся, как блудный сын, войти в себя, встать и пойти к Отцу, к Богу. Аминь.

Тропарь, глас 5
Собезнача́льное Сло́во Отцу́ и Ду́хови, / от Де́вы ро́ждшееся на спасе́ние на́ше, / воспои́м, ве́рнии, и поклони́мся; / я́ко благоволи́ пло́тию взы́ти на Крест, / и смерть претерпе́ти, / и воскреси́ти уме́ршия / сла́вным Воскресе́нием Свои́м.

Кондак
Ко а́ду, Спа́се мой, соше́л еси́, / и врата́ сокруши́вый я́ко всеси́лен, / уме́рших я́ко Созда́тель совоскреси́л еси́, / и сме́рти жа́ло сокруши́л еси́, / и Ада́м от кля́твы изба́влен бысть, Человеколю́бче; / те́мже вси зове́м: / спаси́ нас, Го́споди